Книга Как Азия нашла себя. История межкультурного взаимопонимания - Нил Грин

общего с политическими, социальными или культурными фактами на местах. Как объясняет китайский ученый Ван Хуэй, "категория азиатской совокупности была создана в противовес Европе, и она охватывает разнородные культуры, религии и другие социальные элементы. Буддизм, иудаизм, христианство, индуизм, ислам, сикхизм, зороастризм, даосизм и конфуцианство - все они зародились на континенте, который мы называем Азией и который представляет собой три пятых суши и содержит более половины населения мира; таким образом, любая попытка охарактеризовать Азию как унитарную культуру неправдоподобна." В последние годы все чаще звучат призывы написать всемирную историю, которая выходит за рамки евроцентризма. Как ни парадоксально, но для этого необходимо уменьшить нашу зависимость от фреймового понятия "Азия", которое лишь маскирует проблему.

 

Периодические соединения, предполагаемые непрерывности

Если перейти от культурных к более конкретным факторам, то тот факт, что эти различные регионы временами пользовались (или терпели) различной степенью экономической или военной связи, был недостаточен для создания значимого континентального единства: даже недолговечная евразийская империя монголов была отбита в Западной, Южной и (далекой) Восточной Азии. Как пишет индийский историк Санджай Субрахманьям, несмотря на "существование множества сложных сетей как внутри Азии, так и с участием Азии, которые были созданы императивами торговли, завоеваний или паломничества, ... ни одна из них не была исторически способна в средневековые и ранние современные века создать что-либо, напоминающее целостную Азию". Это имело важнейшие последствия для межкультурного понимания, которое исследуется в данной книге. Ссылаясь на пример Индии и Китая, Субрахманьям отмечает, "насколько непрочными оставались отношения между двумя регионами и насколько велик был потенциал для недопонимания". Мы увидим, как этот потенциал для недопонимания сохранялся вплоть до двадцатого века, переходя от раннего нового времени к современности и к более широкому вопросу о том, как люди из Индии и Ближнего Востока пытались интерпретировать языки и культуры Бирмы и Японии, а также Китая.

Когда мы осознаем необычайное человеческое разнообразие Азии, чьи культурные традиции заложены во множестве неродственных языков с характерными системами письма, тот факт, что люди из разных регионов того, что европейские географы считали единым континентом, не могли легко понять культуру друг друга, становится не столько удивительным, сколько обыденным. Межкультурное взаимопонимание никогда не является естественным или неизбежным процессом, особенно между высокоразвитыми грамотными культурами, которые развивались на протяжении многих веков при ограниченных или спорадических контактах друг с другом.

Тесное и устойчивое взаимодействие между различными сообществами, безусловно, привело к появлению межкультурных знаний в отдельных азиатских регионах и государствах. Одним из примеров является империя Великих Моголов в Индии, где совместное использование персидского языка индусами и мусульманами способствовало переводу таких ключевых текстов, как "Бхагавад-гита" (хотя это были рукописные переводы ограниченного распространения). Другой пример - империя Цин, где общий доступ к китайской системе образования позволил мусульманам написать изложения ислама, которые были понятны и приемлемы для правящих конфуцианцев. Но такие формы совместного знания в географических границах конкретных империй (и их дворов) труднее выявить среди более спорадических межрелигиозных взаимодействий в Азии в целом. Более того, как показали историки Индийского океана, западные и южные регионы Азии долгое время имели более тесное и непрерывное взаимодействие с Европой и Африкой, чем с Восточной Азией, несмотря на кратковременную китайскую морскую экспансию в начале эпохи Мин. Как бы парадоксально это ни звучало, но лучший способ начать исследование того, как люди из разных частей Азии пришли к пониманию культур друг друга, - это преуменьшить значение самой категории "Азия". Таким образом, мы не будем введены в заблуждение ни одним словом, одураченные лексической легилименцией, ожидая, что культурное единство или межкультурная разборчивость были исторической ситуацией по умолчанию. Напротив, начинания в области межазиатского взаимопонимания были скорее экстраординарными, чем обычными достижениями. Более того, это были прорывы, в которых участвовали и европейцы.

Одна из причин того, что поздний период развития межазиатского взаимопонимания так мало известен, кроется в некоем современном мифе, скорее историографическом, чем географическом: мифе о Шелковом пути. В последние годы его томительная романтика и тонкая идеология околдовала многих талантливых историков. Однако, как и идея "Азии", понятие "Шелковый путь" также является европейским изобретением, хотя и более поздним. Термин "Шелковый путь" был придуман в 1877 году прусским геологом Фердинандом фон Рихтгофеном (1833-1905) под названием "Зейденштрассе" (die Seidenstrasse). Далекий от торговли текстилем на древних верблюжьих маршрутах, которые он так запомнил, Рихтхофен был нанят больным императорским правительством Цин для изучения потенциальных поставок угля для железной дороги, которая должна была соединить столицу Китая с его провинциями. Но его красноречивый неологизм лишь очень постепенно переходил в другие языки, а в английский попал лишь в 1938 году в переводе "Шелкового пути" (Sidenvāgen), влиятельной книги его шведского протеже Свена Хедина. Хотя в следующем году книга Хедина была переведена на японский язык в соответствии с японскими имперскими интересами, потребовалось еще несколько десятилетий, чтобы термин был принят авторами, пишущими на других азиатских языках. Термин "Шелковый путь" по-настоящему распространился только в глобализационные десятилетия после 1990 года благодаря названиям книг, музейным выставкам и проектам культурной дипломатии, опирающимся на этос открытых границ последних времен. Во многих отношениях этот термин говорит нам больше о нашем времени, чем о предыдущих эпохах.

При всей своей модной привлекательности, масштабы, продолжительность и степень связности исторического Шелкового пути до сих пор вызывают споры историков. Но еще большая проблема с этой идеей - иллюзия непрерывности, которая так часто искажает наше понимание прошлого. Хотя в раннем средневековье буддизм и даже манихейство распространились на восток и север по торговым путям в Центральную и Восточную Азию, а позже за ними последовал ислам, масштабы и охват таких торговых взаимодействий сильно колебались с течением времени. Всегда стоит помнить, что для мировой истории характерны не только связи, но и длительные периоды разъединения. За пределами отдельных регионов, таких как оазисные города Туркестана и танская имперская столица Чанъань, межазиатские взаимодействия были, как правило, эпизодическими и спорадическими. Даже в этом случае в них участвовали довольно ограниченные социальные группы, такие как купцы и монахи, которые не обязательно делились тем, что они узнали о различных культурах, между которыми они перемещались, в той мере, в какой они были способны постичь их самостоятельно.

Хотя небольшая группа буддийских монахов перемещалась между раннесредневековой Индией и Китаем, переводя санскритские тексты на китайский язык, такие обмены на Шелковом пути были скорее экстраординарным эпизодом культурного трансфера, чем вечной долгосрочной закономерностью. Объяснение религиозной или культурной системы одного региона Азии на языке и в категориях другого региона было чрезвычайно сложным и редким приключением. Конечно, в